Сказка о Русском Севере. Карпогоры и Веркола

[Северный эльф]

Перед самым Новым Годом к нам в офис пришла клиентка. Обычная, рядовая клиентка. Мы поговорили о делах, о семье, о детях (говорила, правда, не я, а Маша – она очень любит говорить. Когда рядом нет людей, а я не отзываюсь на ее порывы, Маша говорит по телефону. А чаще всего по двум. К её чести следует заметить, что в 99% случаев она говорит по делу, причем с оччень положительным результатом. Она просто счастлива - если Машка говорит по одному телефону и в это время её вызванивают по другому: всё!!! жизнь прожита не зря ), а потом плавно перешли к новогодним поздравлениям и долгим январским каникулам. Я эти каникулы терпеть не могу. Такое чувство, что всё кругом погружается в сонное оцепенение – и хорошо, если не похмельное. Клиентка, допивая третью чашку чая – до семи вечера она была абсолютно свободна (я уже решила сбежать куда-нибудь по делам), потому что она оказалась из области, а ее машина уходила только в семь – поведала о своей подруге, проживающей в тех же Карпогорах и организующей туры выходного дня по окрестностям. С этого момента я начала прислушиваться к их болтовне. Сами Карпогоры находятся в 220 километрах от Архангельска, а окрестности представляют собой множество деревень, лесов, речек и прочей прелести. Услышав слово «Веркола» я окончательно оживилась и присоединилась к разговору. Веркола – это родина Фёдора Абрамова, известного писателя - нашего земляка. Его книжками я зачитывалась в старших классах. К тому Веркола стоит на той же Пинеге, что и моя малая родина, только гораздо ниже по течению. Этих двух факторов хватило, чтоб за две минуты принять решение: мы туда едем.

[Северный эльф]

- Вот только не в каникулы, потому что я уезжаю в свою деревню, потом недельку надо передохнуть…Мы едем 21-го января. Ты поедешь? – я быстренько всё решила и обратилась с вопросом к Маше.
- Ну-у-у…Можно! – Машка выглядела неуверенно, но бодро.
В итоге нас оказалось пятеро – мы, мой сын, и решили еще позвать Свету и ее сына-третьеклассника.
Вообще я, Маша, Света и Ирина Марковна – неразлучная (относительно) четверка. Нас всех связывает работа и…ну, и ещё кое-что. Мы все разные, что естественно, конечно, но в нашем случае мы дополняем друг друга своими отличиями как четыре части картинки, разрезанной на паззлы. К примеру, я – с темными волосами, Машка – блондинка-мечта всех мужчин, Света – ярко-рыжая, а Ирина Марковна…всегда в платочке. Их у неё миллион как минимум, и она их любит настолько же, насколько я ненавижу (на своей голове, разумеется). Маша веселая, много смеется, но легко может и расплакаться, и раскричаться. Её легко уговорить, успокоить и переубедить. В важных вопросах она невероятно настойчива, всегда прямая и честная. Высказалась – остыла – снова всех любит. Света – жесткий логик. Бывшая спортсменка-конькобежка, она ходит очень прямо, быстро и уверенно. С подчиненными говорит твердо, по существу, но за дело может от души похвалить. И вообще, если ее заставить забыть о работе (что почти невозможно), у неё очаровательная улыбка и искренний смех. Недавно она перешла работать в крупную западную фирму, но её знания и умения настолько важны, что мы ее оставили «на подработке». И знаете, она замечательно справляется! Ирина Марковна работает…на диване. Там она пишет статьи, думает о вечном и насущном, выпрямляет покривившиеся бизнеспроцессы, правит мозги руководителям всех рангов, чистит дУши и открывает глаза всем без исключения, но, одно маленькое уточнение - готовым к этому. Потрясающий человек! У нас – на аутсорсинге. Про себя говорить пока не буду – ну, я и я. Я была первым кандидатом на поездку в очередную глушь, Маша попала «под горячую руку», а Свету мы просто решили вытащить из дома, чтоб она хоть раз в полгода все выходные провела с сыном. Ирину Марковну даже приглашать не стали. Пару недель назад мой муж уговаривал нас поехать на горнолыжку, так Марковна ему заявила: «На каблуках на горнолыжку??? Как Вы себе это представляете?» Она себя без каблуков точно не представляет. Вот мне и подумалось, что в деревне ее каблуки будут скорее всего лишними…

[Северный эльф]

К нашей четверке я еще вернусь. А пока мы записали телефон тетеньки-волшебницы и…Прошло время. Как-то, за чаем, Машуня аж подпрыгнула на стуле:
- Надо же этой Татьяне Николаевне позвонить! Что мы едем!
- Да успеется. Ещё десять дней.
Смотри-ка, думаю, помнит.
- Это мой помнит, я-то забыла. Он сказал: «Так ты же на следующие выходные уезжаешь». Я аж поперхнулась: «Куда??» Мне же ещё и влетело: «Я должен помнить, когда и куда ты едешь, во сколько у тебя собрание и чистила ли ты зубы!» Нет, я прямо сейчас позвоню!
Но телефон был «Вне зоны действия сети». Машка недовольно хмыкнула и тут же переключилась на какое-то дело. На следующий день мы опять в Карпогоры не дозвонились, а потом наступили выходные. В субботу с утра раздался звонок. Беру телефон – Маша. Она, оказывается, всё же дозвонилась до Татьяны Николаевны (в субботу! Сама не спит и другим не дает!). Выспросив всё о программе нашего пребывания, Машуня выудила ужасное, на ее взгляд, уточнение: в Карпогорах уже неделю стоят морозы за 30! Хотя в городе было едва 20. В связи с этим Маша взяла тайм-аут того, чтоб держать совет с нами – едем-не едем.
- Как это не едем?! – я сразу проснулась.
- Так дети-то? – затараторила Машка. – Там вся программа на улице! – причем ее ребенок с нами не собирался ехать. По причине своего восемнадцатилетия.
- Мой ребенок не боится. Его с горок в том году было не утащить. Если что, я поеду одна. То есть, мы вдвоем.
- Ну ладно, - быстро сдалась Маша. – Может, Светке не говорить пока про морозы? Может, они спадут, а она будет зря переживать?
- Как хочешь.
- Ладно. Пошла я перезванивать.

[Северный эльф]

Я нажала «Отбой» и уютно устроилась в теплой кровати. Но не тут-то было. Спустя минуту телефон зазвонил снова. Естественно, это была Машка.
- Она опять недоступна! – видимо, Маша решила мне докладывать в это субботнее утро каждый свой шаг. Но я на неё даже сердиться не умею – такая она искренняя и добрая. Успокоив её, я посоветовала набрать периодически исчезающую из зоны действия сети Татьяну Николаевну попозже и отключила на телефоне звук. На всякий случай. Скажу потом, что была в душе…
Весь понедельник (и, подозреваю, все выходные, хотя Машуня не сознается) она набирала заветный номер. Но телефон молчал. Машка злилась. Я же была спокойна.
- Попроси офис-менеджера заказать билеты на поезд (мы решили ехать на поезде. Во-первых, очень уж дети просили. Во-вторых, гнать в морозы мой дизель, Машкиного китайца и Светину Хонду, ползающую на брюхе, было бы неразумно. Андрей над Светкой постоянно подшучивает и каждый раз после очередного снегопада, интересуется: "А что, просвет ещё остался?? ).
- А если я не дозвонюсь?
- Дозвонишься.
- А морозы?
- Ну, Маша, забыла где живешь?
- Так дети же…
- Дети будут гораздо больше рады билетам на поезд, чем твоим причитаниям.
Света была у нас только по вечерам, была занята работой и в мелочи не вникала. И хотя ее уже посвятили в морозные проблемы, она была настроена оптимистично – я же говорю, спортсменка!
Во вторник Маша послала Татьяне Николаевне смску. О содержании её я могу только догадываться, но в среду Татьяна Николаевна отзвонилась. Маша долго объясняла ей, что так с клиентами не поступают, что она ПЕРЕЖИВАЛА (как я не люблю это бессмысленное слово. Посудите сами – какой толк в переживании? Энергию, потраченную на переживания, вполне можно направить в более полезное русло. А жизнь – что с переживаниями, что без них, будет идти себе и идти. И случится всё, что должно случиться. Но – не путать переживания с бездействием и равнодушием. Под лежачий камень вода, как известно, не течёт) и, в конце своей бурной эмоциональной речи дала подтверждение о нашем приезде. Оказывается, все дни, что телефон Татьяны Николаевны был недоступен, она проводила в деревнях с туристами, где связи нет, в чем мы вскоре и убедились. Удовлетворенная, Машка положила трубку и тут же схватила другую, соединяющую её с офис-менеджером.

[Северный эльф]

- Таня, закажи нам билеты, - и продиктовала даты, паспорта, направление и прочую информацию.
- Плацкарт или купе? – заглянула Таня в дверь.
- Купе!
- Плацкарт! – в один голос ответили мы с Машкой. Причем первый голос был мой. Мы переглянулись, и Машка сдалась.

- Всё ужасно. - С этими словами Танечка зашла к нам в кабинет, держа в руках какой-то листочек.
Маша напряглась, замолчала и на лбу у неё появилась знакомая складочка. Я отнеслась к первым словам Танечки снисходительно. Унылость — её отличительная черта. На вопрос, на который среднестатистический человек ответил бы: «Отлично!» или «Замечательно!», Таня неопределенно пожимает плечами: «Да ничего...». Она даже смеяться боится. При любом подарке судьбы Таня не верит, что такое может быть (например, что у неё премия. Или насморк закончился на следующий день, не успев толком начаться. Или в магазине могут оказаться потрясающие сапоги именно её размера. Или знакомство с интересным человеком). А что делает судьба, если человек ведёт себя таким образом? Правильно, перестает преподносить подарки и сюрпризы. На самом деле, нашим по-новому названной секретаршей — офис-менеджером — работает шустрая и всегда на всё готовая Иринка. Я бы не позволила себе работать с неживым человеком. Но Иринка была на сессии, и нам пришлось взять Таню на подмену. Я кинула Машке сообщение на почту: «Не хмурь лоб, будут морщины». Мэйл-агент тут же спиликал о новом сообщении, Маша полезла его читать, а я задала вопрос:
- Танечка, что именно ужасно?
- Нет, так-то всё ничего, - я иногда с Таней говорю на темы восприятия действительности и подарков судьбы, и при мне она старательно исправляется. - Но билетов купе уже нет.
Это мне не очень понравилось. В плацкарте я не ездила лет...наверное, 25. С тех пор, как меня перестали отправлять в пионерлагеря.
- И места только у туалетов, часть из них — боковушки. - Мы с Машкой переглянулись и захохотали. Таня смотрела на нас растерянно: для неё места у туалета — трагедия, для нас — приключения начинаются! В итоге оказалось, что «туда» у нас первое купе и боковушка напротив, а «обратно» — 2 места в последнем купе и три боковушки ближе к середине.

[Северный эльф]

В назначенный день, а это была пятница, мы буквально убежали с работы. За нами ещё долго тянулся шлейф звонков, писем и вопросов. Но мы с Машей были непреклонны. Заскочив в магазин за бутылочкой вина и какой-нибудь едой, Машуня высадила меня дома собирать гору теплой одежды и полетела собираться сама. Владик послушно пришел домой после второго урока и ждал меня, слоняясь из угла в угол. «Ну, наконец-то! Через час и пятьдесят минут уже поезд!» Сенсор не может сказать — через 2 часа. В итоге до отправки поезда оставалось 40 минут, когда я с Владькой и чемоданом залезала в Машунину машину. Мы планировали забрать и Свету с Олежкой, но, выехав на первый перекресток, отказались от этой мысли и и вызвали им такси. Запыхавшаяся Света взяла трубку после двадцатого гудка и выпалила:
- Ждите, я через десять минут!
- Света, объяснишь это таксисту, зеленый Ниссан три-ноль-три. Давай, четвертый вагон.
Позвонила мама:
- Вы в вагоне?
- Мама, мы еще на полпути.
- Так опоздаете же!
- Ну, в Исакогорке догоним (это первая станция по пути в Москву и вообще в любое место, куда я до этого ездила. От города минут 20 ехать, поезда там все и догоняют ).
- Какая Исакогорка? Карпогоры же на этой стороне (реки, имелось ввиду, а обычные поезда едут через мост). Вы бы хоть на карту посмотрели, куда едете.
Прикол был в том, что карту мы с Машуней тщательно изучили буквально утром. Но...это нам и в голову не пришло. Догнали бы...

[Северный эльф]

Но мы успели и благополучно нашли свои места. Владик остался в недоумении:
- А где двери?? (имелись ввиду двери в купе)
Как всегда, за три минуты до отправления, в поезд залетела Света. Шумная, обвешанная парой сумой и следом Олежка с рюкзаком.
- Ты как с Уренгоя, - засмеялась Машка.
- Почему это с Уренгоя? - они принялись шуметь, подкалывая друг друга.
Дети тут же забрались на верхние полки. Попытки проводницы выгнать их оттуда («У нас детям ТАМ не положено») не увенчались успехом. Громче всех заступалась за них Маша, сказав в конце, что она сама несёт ответственность за наших детей.
- Девочки, я сегодня крошки в рот не брала, давайте кушать...
Мы принялись раскладывать на столе кулебяки, жареный хлеб и даже армянскую долму. Я достала своё сухое вино, Машуня — своё «любое». Света отказалась и отмечала отъезд чаем. Но время было еще рабочее, у нас троих по очереди звонили телефоны, мы честно отвечали, но, казалось, все просто обзавидовались нашему мини-отпуску и каждый звонил по несколько раз. Спустя час Света уже взмолилась:
- Господи, ну когда-то должна связь пропасть?? Мы же в лесу!
Причем когда пропал наш Билайн, её МТС исправно показывал полный приём. Поезд никуда не торопился, устраивая себе перекуры у каждой приглянувшейся ёлки. 220 километров он планировал проехать за...6 часов. Вагон был полон, но северный народ — тихий, снуёт себе туда-сюда за горячим чаем. И только наше купе отличалось умными разговорами по телефонам. В перерывах мы писали должностную инструкцию для нового «лица». После двух шумных перепалок мы справились и с этим. В вагоне было на удивление прохладно. Поделившись друг с другом, кто во что утеплился в ожидании морозов, мы натянули совдеповские шерстяные одеяла и, согретые, начали клевать носом.

[Северный эльф]

Проснулась я от Машкиного смеха. Оказалось, что она с детьми играет в карты. Протерев глаза и выпив для воодушевления кофе, мы со Светой присоединились. Время тянулось медленно, одна за другой за окном проплывали таежные полустаночки и редкие деревеньки, но телефоны заткнулись и мы наконец-то ощутили начало отдыха. На одной из станций Света, забывшая свои линзы, решила прочитать название станции на деревянном сарайчике.
- Ка...Кар...Карпогоры! - с ужасом и почти шепотом выговорила она.
На выход стояло полтора человека, хотя станиця Карпогоры — конечная поезда.
Мы отреагировали мгновенно. Я сгребла карты (было окончание игры, самый азартный момент, так сказать), Света — остатки продуктов со стола, Маша — схватила детские вещи. Я ОБОЖАЮ детское любопытство. Потому что в самый разгар наших судорожных движений к нам сквозь выходящих протиснулись наши дети, досконально изучившие висящее рядом на двери расписание:
- Так это же Карпогоры тов.! А нам нужны Карпогоры пасс.! - смешно жестикулируя, прокричал Олежка.
- И должно быть 22 часа и 22 минуты. А сейчас только 21 и 58, - добавил Владик.
Мы посмотрели друг на друга. Света запихивала в сумку полбутылки вина, Маша выворачивая рукава у Владькиной куртки, сидела с натянутой детской курткой на руки по локоть, я ползала под столом, собирая рассыпавшиеся из дрожащих рук карты. Даже не буду рассказывать как мы хохотали и мне абсолютно всё равно, что о нас подумали пассажиры рейса Архангельск-Карпогоры...

Позже нам рассказали, что накануне три девушки-москвички, ехавшие на этом поезде на свадьбу в Карпогоры, тоже порывались выйти на товарной станции. Им сказали: «На следующей!» Следующей был 197-й километр. Поезд стоит минуту, и за эту минуту девчонки успели выскочить в темноту, в морозы, к деревянной будке с дежурным. Где-то рядом там есть деревня Марьино, а на «станции» - мрачный лес. Когда дежурный с грехом пополам дозвонился до Карпогор, девчонки уже ревели и умоляли забрать их хоть на чем — хоть на лошади, хоть на вертолете...

Мы всё же доехали и вышли на нужной станции. Точнее, спрыгнули с подножки в снег. Стоим. Сзади мужской голос:
- А где тут группа из пяти человек? - этот вопрос высокий лысоватый мужчина адресовал проводнице.
- Мы здесь! - обернулась на голос Света.
- Где? - мужчина отказывался нас замечать.
- Вот, мы! - гордо сказали мы хором.
- А я жду мужиков с рюкзаками...
- Да мы же лучше мужиков с рюкзаками. Что, мы Вам не нравимся?!
Мужчина засмущался, заулыбался и, подхватив наши вещи, бодро зашагал к машине. Чувствую, как-то нос подозрительно слипается...Так и есть — минус 34. Игорь (оказалось, что его зовут Игорь) погрузил нас в УАЗик по имени Патриот с шашечками такси на крыше и повез в гостиницу...

Напившись чаю, мы завалились спать в теплых комнатах на широких кроватях с чистым бельем...

Пока мы спим, озвучу стоимость: путевка на 2 ночи с 3-х разовым питанием, всеми экскурсиями и поездками стоит 3.500 рублей на взрослого и 2.500 на ребенка. Билет из Архангельска на всех - 2 с чем-то тысячи.

[Северный эльф]

Выспались мы замечательно. В столовой на первом этаже (мы жили на втором) нам предложили на завтрак кашу и монастырский творог. И чай. Плюс доедали свои запасы из поезда. Лагеря любителей и нелюбителей завтракать разделились так: мы с Владиком и они трое. Кто нелюбитель - догадаться несложно.





Местный котенок по имени Тайсон доставил много веселых минут общения с ним, втихаря поедая творог под нашим столом.

[Северный эльф]

Игорь на Патриоте уже ждал нас, готовый везти в Верколу - родину Фёдора Абрамова. Деревня находится в 50 километрах от Карпогор.



Недостатки УАЗика - замерзшие стекла (правда, и мороз был 35) и дворники посреди стекла. Но погода - красота!





Ехали недолго, на удивление молча (девчонок имею ввиду). Въезжаем в Верколу. Обычная пинежская деревня, одна из множества любимых мною:



Деревня, подарившая России замечательного писателя Фёдора Абрамова. И не только России - его книги переведены на множество языков мира. Спектакли по его произведениям идут и у нас, и зарубежом. Самые известные: "Пелагея и Алька", "Братья и сестры". Я в детстве (точнее, отрочестве) зачитывалась его книгами. О чем они? О северной деревне. Прототипы героев книг - односельчане, в основе сюжетов реальные события небольшой деревни. Каждая человеческая судьба настолько уникальна, что написать можно не одно произведение. Особенно судьба людей, прошедших сквозь войну, коллективизацию, голод, неурожаи... Человек, любящий и болеющий за свою деревню, за край, в котором он вырос, посвятивший поискам правды всю жизнь...

Он так любил березы и космеи
И пинежский напевный говорок,
День ото дня сильнее и сильнее
Его тянуло на родной порог.

Здесь сердце отдыхало и болело,
Искало вновь ответа на вопрос:
Куда идем? Так в чем, скажите, дело?
Земля скудеет, лес и сенокос.

Герои мы на час? Да неужели?
А Родина просила защитить
От подлости, пассивности, безделья,
От сердца равнодушного в груди.

И он вставал. Он словом бил в упор!
Он, как на фронте, снова был бойцом!
И, выйдя на Абрамовский угор,
Я чувствую, как ветер бьет в лицо!

[Северный эльф]

Немного о жизни Фёдора Александровича - то, что меня поразило в своё время больше всего...

Интересно, что родился Фёдор Абрамов 29 февраля. Год - 1920-й. Отец умер, когда старшему в семье Михаилу было 15 лет. Младшему, пятому, Фёдору - около двух. Его матери шептали соседки: "На что тебе Федька-то? Отдай его в детдом." На что мать отвечала: "Родился - будет жить со мной." Он и вырос, и огромная заслуга в том была старшего брата, ставшего Фёдору практически отцом. "Брат-отец" - так будет писать о нем потом младший брат, Федор. И не случайно главного героя своей тетралогии, человека с похожей судьбой, назовет его именем - Мишка Пряслин...Степанида Павловна с пятью детьми подняла хозяйство и к тому времени, когда Федору исполнилось 10 лет, семья из бедняков выбралась в середняки: 2 лошади, 2 коровы, бык и полтора десятка овец.

В 1932 году Федя окончил начальную школу, веркольскую четырехлетку. Но в только что созданную первую в округе семилетку его, первого ученика, не приняли: в первую очередь брали всех детей бедняков, красных партизан, а его сочли сыном середнячки. По словам самого писателя, "это была страшная, горькая обида ребенку, для которого ученье - всё! Меня это потрясло: какой ценой эти люди вышли из нищеты??? Платили только собственным горбом. А дети бедняков = лентяев вряд ли так тянулись к знаниям. Вот такая советская власть...Обиду мальчик затаил в себе, и был только один человек, с которым он мог поделиться своим горем - тетушка Иринья, Иринья Павловна Заварзина, "старая дева, которая всю жизнь обшивала за гроши, почти задаром, чуть деревню".

Среднюю школу Федор закончил в Карпогорах. Там он жил в семье старшего брата, Василия, который работал в РОНО. Старшие Абрамовы по-прежнему заботились о младших: Василий сделал все, для того чтобы Федор, а впоследствии и Мария, получили высшее образование.

В 1938 году Федор Абрамов окончил с отличием школу и осенью того же года был зачислен без экзаменов на филологический факультет ленинградского университета. В 1941 году студент-третьекурсник Федор Абрамов, как и многие другие студенты, вступает в ряды народного ополчения: уходит на фронт, досрочно сдав экзамены, "чтобы "хвостов" не было". В ноябре 41-го взвод, где служил Фёдор Александрович, получил приказ: проделать проход в проволочных заграждениях под огнем фашистов. Единственное укрытие - тела погибших товарищей. Заранее распределили, кто за кем поползет. Абрамов попал во второй десяток... ...Он не дополз до заграждения нескольких метров - пулями перебило обе ноги. В тот день от взвода в живых осталось несколько человек.

Вечером похоронная команда собирала убитых. Усталый боец, споткнувшись около Федора Абрамова, нечаянно пролил ему на лицо воду из котелка, - "мертвец" застонал. Этот случай сам писатель считал огромным везением, чудом, случившимся с ним.
В голодном блокадном Ленинграде Абрамов попал в госпиталь, что расположился в том самом университете, где еще несколько месяцев назад Федор учился. В ту страшную зиму в неотапливаемом помещении раненые лежали в одежде, в шапках, в рукавицах, укрытые сверху двумя матрасами. Эти матрасы помогли многим из них выжить. Ноги были совсем плохи, лекарств не хватало, и врачи решили провести ампутацию. Возможно, в те годы такой поступок был бы оправдан, но...Абрамову повезло ещё раз. Фёдора Александровича узнала одна из медсестер - ею оказалась девушка, учившаяся курсом младше и наслышанная о писательском таланте Абрамова. Она и шепнула врачу, чтоб отнеслись к этому раненому с особым вниманием. И сама подкармливала его, чем могла. Очередное чудо...

[Северный эльф]

В апреле 1942 года Абрамова вместе с другими ранеными эвакуировали из Ленинграда по Дороге жизни в одной из последних машин. И произошло третье чудо. Машина, шедшая впереди, провалилась под лёд. Машина, шедшая позади, тоже ушла под воду. А Абрамов опять выжил...И всю жизнь говорил: "Трижды остался в живых, значит, так угодно было кому-то." И жизньбю своей доказывал, что выжил он не зря...

После войны Абрамов работал в школе в Карпогорах. Тогда же и наблюдал жизнь односельчан. Там, в родных местах, на Пинежье, увидел то, что поразило его и запомнилось на всю оставшуюся жизнь: "…были "похоронки", были нужда страшная и работа. Тяжелая мужская работа в поле и на лугу. И делали эту работу полуголодные бабы, старики, подростки. Много людского горя и страданий. Но еще больше - мужества, выносливости и русской душевной щедрости". Воспоминания об этом времени и послужили основой для его первого романа - "Братья и сестры"...

В апреле 1954 года журнал "Новый мир" печатает статью Абрамова "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе",которая "взорвала" все литературное - и не только - общество: автор обрушил достаточно жесткую критику не на кого-либо, а на писателей - лауреатов Сталинской премии. Книги, рассказывающие о деревне послевоенной поры, вместо реальной жизни, неподъемной тяжести и боли показывали яркие лубочные картинки: вместо голода, непомерных налогов, болезней - небывалые урожаи и веселье колхозов, "кавалеров золотых звезд", шутя поднимающих немалое, разрушенное и высосанное войной, хозяйство. Эта статья, конечно же, дорого обошлась Абрамову. Его имя стало принято упоминать только в негативном контексте. Среди же студентов журнал со статьей передавался из рук в руки.

Вслед за критикой в печати началось обсуждение статьи на партийных собраниях в Университете, в Союзе писателей, на Пленуме обкома партии: угрожали увольнением с работы, партийными взысканиями и прочими неприятностями, - делали все, чтобы Абрамов отказался от своей позиции. Абрамов вынужден был уступить - ради романа, который он писал в это время в тайне от всех, ради брата - колхозника Михаила, семье которого он помогал в то время. И, уступив, горько жалел об этом: "Да, напрасно я выступал, напрасно сознавался в том, в чем не виноват… Какое позорище! Проклятый роман! Это для тебя я пожертвовал честью!"

Эта история не сломила Абрамова - наоборот, закалила его: теперь он будет высказывать свое мнение, ставить "неудобные" вопросы в своих произведениях и выступлениях, не оглядываясь на ранги и звания тех, кому это не понравится. Мне же лично это качество Абрамова очень по душе. Собственно, узнав об этой истории, я и начала читать его произведения...

[Северный эльф]

Про любимые книги Абрамова я ещё расскажу, а пока вернемся к нашим путешественникам и путешественницам Игорь остановился у одного из домов:
- А это ваш транспорт на сегодня, - показал он в окно.



Сани нам показались малюсенькими - как мы поедем-то все на них? Но раздумывать было некогда, нас уже приглашали пройти в дом.
- Да скорее, скорее! Мороз! - заботился о нас водитель на пару с приятной пожилой женщиной. Её доброе строгое лицо с лучиками морщинок напомнило мне бабушку.



Кстати, этот дом не имеет конька - так свойственного крышам пинежских домов. Конь означал благополучие в доме. Есть конь - значит, семья проживет, вытянет, выдюжит...



Правда, этот конек не северный, северные попроще, но не нашла другого...

[Северный эльф]

В доме было тепло. Потолки на самом деле невысокие. На зиму все собираются в кухне, из которой, как правило, идет одна или две комнаты, соответственно, топят русскую печь и межкомнатную. Верх - только на лето. Половина верхнего этажа - поветь, то есть место для сена, а комнатка там совсем небольшая. Хотя именно в этом доме три просторные комнаты наверху, в каждой своя печь, но зимой они нежилые. Окошечки - маленькие, двери в старых домах тоже низкие, с высоким порогом. Даже мне приходится пригибать голову, одновременно перешагивая порог. Если сидят гости, то принято выходить всем вместе - "одним теплом". Посреди гостевой комнаты - русская печь и обеденный стол. Нам нужно было подождать какого-то Ивана Радомировича. Хозяйка причитала:
- Ох, что ж вы в мороз-от в этакий собрались? Детишки-то замерзнут совсем...
И сама же и успокаивала:
- Ну, ничего, отогреем потом, а у нас в любую погоду хорошо! Ноги-то тепло одеты? - оглядела она нас.
- Тепло! - мы бодры и еще пытаемся выглядеть красиво
- А что ребенок-то в ботиночках?! - она с ужасом смотрит на Олежкины ноги.
- Это финские ботинки, они теплые, - уверяет Света.
Хозяйка качает головой, а в дверях появляется Иван Радомирович. Знакомимся. Девчонки тут же интересуются происхождением его отчества - ну как у Ивана в пинежской деревне может быть такое отчество??? Оказалось, советская власть и тут наследила. Деда у Ивана Радомировича звали Октябрь (в честь революции, естесственно), а отца - Радомир (радуемся миру).
- Это ещё что, вон у деда друг был - Порес - Помни решение съездов.

Всё же нашим мальчишкам выдали по тужурке поверх куртки, и Света тоже взяла себе фуфайку. Олежке намотали пуховый платок, Владик ни в какую не согласился (ну, узнаю родную мамочку - себя, то есть). Пришлось платок намотать себе. Вывалились на улицу.



Ещё и сумки с собой взяли, порядочные, елки-палки...

Понятно, детям не терпелось покататься на лошади. Но - сначала у нас была пешая экскурсия по Верколе. Говор у экскурсовода был совсем не пинежский. Оказалось, он родм из Петербурга, снимал в Верколе 20 лет назад фильм "В той стране", да так и остался тут навсегда...

Желтенький домик - как раз той самой тетки Ириньи, к которой прибегал жаловаться маленький Федя Абрамов.





Снег в Верколе мы разглядывали на коленях. Потрясающий: снежные "колючки" со сказочными узорами кажутся острыми, но на ощупь - мягкие. Мы даже поначалу руки из рукавиц доставали, чтоб подивиться на это чудо. Особенно я с фотоаппаратом старалась - сниму-надену, надену-сниму. Через 10 минут у меня уже и мысли такой не возникало, а ещё через 10 фотоаппарат...отказался работать Видать, подумал, что мы, как минимум, что-то перепутали - привезли его невесть куда и, сумасшедшие, в такой мороз заставляют работать. И он тихо умер. Так что с первой экскурсии снимков немного, придется рассказывать словами...

А это - новая роскошная школа, которой, говорят, завидуют даже архангелогордцы. Только вот незадача - учиться там почти некому...И грозятся чиновники школу закрыть.



А это музей Фёдора Абрамова. Располагается он в бывшей школе. Нынче - не работает, к сожалению, и, несмотря на то, что прошлый 2010 год был объявлен годом Федора Абрамова (у нас по области), музей так и не отремонтировали. Для кого объявляли? Для бумажки...Музей Абрамова больше, чем литературный музей одного писателя, это - музей истории села, музей истории края.

[Северный эльф]

Экскурсовод, как видите, без шапки. Это был первый вопрос, который мы ему задали - в минус 35 и - гулять без шапки? Он объяснил, что не может носить шапок из-за аварии и поросил следить за его ушами. Часть его рассказа, касающуюся биографии Фёдора Александровича, я уже написала. Тут рассказ был прерван и мы приветствовали старичка. По возрасту это шел, конечно, старичок:



Но вблизи - острый взгляд, четкая речь и потрясающая душевная теплота.



Это оказался Дмитрий Михайлович Клопов.

«Великое удовольствие с ним быть вместе. Поэт, современный Калиныч, да и только. И какие глаза, какое зрение! В три раза острее видит мир, чем я. В три раза загребает красоты больше меня».

Эти слова Абрамов сказал о Дмитрии Михайловиче Клопове - художнике, которого он называл "Пинежским Пиросмани", мастере, из-под чьих рук выходят знаменитые северные щепные птицы счастья, а также другие поделки из дерева и чаги. Сыграл в фильме "В той стране" главную роль. Немного постояли с ним. Удивительный человек, я как будто прикоснулась к чуду, такое шло тепло от его неторопливого говора. Такой маленький человек - и такая большая душа. Нашла в интернете его интервью:

Талант-то у меня как был, так и остался. Да у любого человека так, загубить талант невозможно. Если он есть, его удастся использовать, как бы ни жил человек, плохо или хорошо. Я работал, например, 14 лет в лесной промышленности. Мне это не мешало заниматься живописью. Но на нее ночи уходили. Как и на работу с деревом. Федор Александрович говорил: «Деревяшки не твое дело, ты рожден для другого». Но я считаю, что он немножко неправ. Дерево - для меня тоже дело хорошее. Абрамов запрещал мне продавать оригиналы картин (я их разбазаривал), а только копии. Я его послушался. Делал я и птиц, и лошадок деревянных. Лошадка - она символ северный...

[Северный эльф]

Этот кадр счастливых замерзших путешественников был последним.



- Так надо было камеру за пазухой держать, - экскурсовод, как истинный киношник, жалел фотоаппарат. Мне же, честно, было уже не фотоаппарата. Я даже обрадовалась, когда он отказался работать. Руки окончательно закоченели, нос отказывался оттираться, ресницы покрылись инеем и слипались при моргании, а мочка правого уха экскурсовода побелела.
- Ничего, придет весна - оттаем! - бодро заявил он, грея уши ладонями больших рук.

Очень жаль, что нет у меня фото старинной лиственницы. Стоит она на берегу Пинеги, глядя на Веркольский монастырь на другом берегу. Про неё стих:

Сильной лиственница кажется на заветном берегу
Здесь от веркольца пекашинца отличить я не могу
Непроста деревня Веркола, тут не божья благодать
Он глядел в нее, как в зеркало, не умеющее лгать.

В "Пряслиных" лиственница упоминается неоднократно:
"Пекашинский мужик Степан Андреянович Ставров срубил дом на склоне горы, в прохладном сумраке огромной лиственницы". В одной из книг тетралогии есть несколько абзацев, посвященных ей. Лиственнице тойпод 150 лет, и это единственное подобное дерево в тех краях. Удивительно - словно выросло специально, чтоб стать героем книги о северной деревне...

[Северный эльф]

От лиственницы прошли по другим памятным местам Верколы. Собственно, музеем является не только сам неработающий музей Абрамова, а и вся деревня с её домами, полями и лугами, вошедшими в мир абрамовских произведений. Мы шли по главной веркольской улице-дороге, носящей имя Фёдора Абрамова и вспоминали его книги. Вот дом, в котором жила Ефимья Фёдоровна Клевакина, прототип героини рассказа "Офимьин хлебец" из "Травы-муравы". В войну, когда весь хлеб, молоко и овощи люди отправляли на фронт, Офимья ходила в лес, собирала там мох, сушила его и пекла из него хлебцы, подмешивая немного муки. Старалась, чтоб повкуснее был, подкармливала односельчан. А люди после войны...прокляли Офимью. Ядовитым оказался тот мох для людей, действовал медленно, выворачивая кишки, и люди умирали в страшных мучениях. Вот дом Владимира Абрамова, племянника Фёдора Александровича, очень на него похожего внешне. Вот в этой избушке жила Пелагея из "Пелагея". По этой дорожке ежедневно зимой бегала через Пинегу в монастырь, чтоб набрать там два ведра помоев для своей коровушки. А коровушку держала, чтоб хоть немного продлить жизнь своему тяжелобольному мужу. Километра 3-4 там до монастыря будет - представьте-ка себя...По морозу с двумя ведрами до краев. Очень трагическая история, если не читали и не собираетесь, нашла краткое содержание, гляньте...

Пелагея Амосова — пекарша, с зари до зари работающая в своей пекарне. Это, однако, не одна ее забота: еще надо и по дому справиться, и двор прибрать, и травы накосить, и за мужем, больным успеть ухаживать. У нее постоянно душа болит за дочь свою — Альку. Эта непоседа и егоза, которая не может усидеть на месте, целыми днями и ночами пропадает на гулянках. А между тем сама еще школу не закончила...

Вся жизнь Пелагеи — это сплошная вереница одинаковых дней, проходящих в непосильном труде. Пелагея не может позволить себе хоть день отдыха: вся работа держится на ней. Да и не могла она жить без своей пекарни. “Всю жизнь думала: каторга, жернов каменный на шее — вот что эта пекарня. А оказывается, без этой каторги да без этого жернова ей и дышать нечем”. Кроме непосильной работы, на Пелагею наваливаются и другие невзгоды: тяжелая болезнь и смерть мужа, бегство дочери в город вместе с офицером. Силы постепенно оставляли ее. Нестерпимее всего была невозможность работать.

“Не умела болеть Пелагея”. Не могла она примириться с тем, что не та уже стала, как раньше. А жизнь готовит все новые и новые удары уже больной женщине: от дочери никаких вестей, пекарня, ее родная пекарня, запущена, в магазине ее обманули, подсунули давно вышедшие из моды плюшевики. С каждым новым ударом Пелагея понимает, что отстает она от жизни. “Да как тут жить дальше?” — ищет она ответа и не находит его.

Так и умерла Пелагея, не увидев новой цели в жизни, так и не поняв, как же можно жить, когда работать уже не можешь и силы оставляют тебя.

[Северный эльф]

Дошли мы и до домика Фёдора Александровича. И раз уж зимнее фото сделать не удалось, вставлю летнее:



В этот дом каждый год летом приезжает из Петербурга вдова Фёдора Александровича - Людмила Крутикова-Абрамова. Не была только последние два года - в возрасте 90 лет такие поездки чересчур тяжелы.

Рядом - могила Фёдора Абрамова. Памятник в виде пламени свечи и - лиственница, та самая, на заднем фоне:



Мы обошли могилку кругом и...Если бы мы так не замерзли, то ни за что бы не отпустили нашего рассказчика...

[Северный эльф]

Подошла наша лошадка. Вроде и идти нам нужно было совсем недалеко, но Иван Радомирович настоял - два часа уже были на морозе, давайте, вперед, чай пить! В доме наши носы начали отогреваться, с ресниц закапал стаявший иней, а Олежка заявил:
- Ноги замерзли! Вообще пальцы не чувствую!
На вопрос - а что же молчал-то? последовал ответ:
- Так только сейчас понял...
Финские ботинки полетели прочь, ножки растерли и одели в теплые носки с печки и бурки сверху. Хозяйка суетилась, подсовывая то теплую обувь, то носочки, крутилась с чайником, чашками и нарезала хлеб. Нет - ХЛЕБ!!! Это был серый кирпичек с очень тврдой зажаристой корочкой и поразительно ароматным ноздреватым мякишем. Машуня извлекла из недр своей сумочки бутылку бальзами "Поморье" жестом фокусницы и поросила рюмки. Хозяйка подала три.
- А Вы?
хозяйка смущенно замахала руками:
- Так я же не пьющая...
- А мы, что, пьющие? - засмеялась Маша. - Мы отогреваться будем, а Вы - за компанию.
Бальзам оказался 40 градусов. Я забыла, что я пью только красное сухое исключительно выше 13 градусов (ну и, сами понимаете, вшые 15 вряд ли оно бывает) и бодренько проглотила первую рюмку. Тепло приятно растекалось по конечностям и я потянулась за горбушкой. Ах, какой был тот хлеб! Ко второй рюмке у нас осталось четыре ломтя - смолотили всё. Хозяйке - опять переживание:
- Ой, так что ж я одну буханку-то купила? Что ж я белую-то вторую взяла?
Выпив сверх бальзама по кружке горячего чая, мы почувствовали себя готовыми к следующему подвигу: поездке на лошади по тропе Фёдора Абрамова. Длиной 10 километров...
- Чай уж не будем на костре греть, а то совсем вас заморожу, - сказал Иван Радомирович.

[Северный эльф]

Ветер, туман и снег.
Мы - одни в этом доме.
Не бойся стука в окно - это ко мне,
Это северный ветер, мы у него в ладонях.

Но северный ветер - мой друг,
Он хранит все, что скрыто.
Он сделает так,
Что небо будет свободным от туч
Там, где взойдет звезда
Аделаида.

Я помню движение губ,
Прикосновенье руками.
Я слышал, что время стирает все.
Ты слышишь стук сердца - это коса нашла на камнень.
И нет ни печали, ни зла,
Ни горечи, ни обиды.
Есть только северный ветер,
И он разбудит меня
Там, где взойдет звезда
Аделаида

Напившись чая (и не только чая) и отгревшись, мы стали собираться. Олежкины финские ботинки были заменены на хозяйкины пимы с печки, а внутрь поддеты толстые овечьи носки. Машуне выдали 2 пары носков и бурки сорок какого-то размера, чтоб не тесно было. Светины ноги и так были в теплых пимах. Мои - в принципе, тоже, но хозяйка решила в мои пимы одеть Владика, а мне сняла со своих ног валенки. Владьку с трудом уговорили залезть в пимы, но он ушел за печку и там втихаря переоделся. Я махнула рукой - всё-таки ноги были в валенках, а устраивать сцены никому не хотелось. Вышли наконец-то на белый свет, а наша лошаденка по имени Диета уже ждала нас на дороге.



Машины ноги:



Мы расселись: Славик (хозяин лошади) "за рулем", Света рядом с ним, дети вторым рядом, Я между вторым и третьим и Владик у меня между ног, Машуня и Иван Радомирович сзади на коленках - то стоя, то пригибаясь от ветра и прячась за меня.

[Северный эльф]

Отогревались не только мы сами, аккумулятор с фотокамеры тоже оттаял и техника снова ожила. На лошади было не так напряжно прятать его под шубой, и я сидела, растегнув две пуговицы и засунув туда камеру, если не снимала. По деревне лошадка бежала довольно шустро и ветер только ускорял процесс нашего постепенного замерзания, но нам выдали шерстяные одеяла и мы их натягивали на себя. Оказалось, что в санях сидеть не очень-то удобно: во-первых, сани тряслись и на поворотах мы начинали съезжать с них, смеясь и удерживая друг друга, во-вторых, на меня наваливался ребенок, а мне удержаться удавалось только за счет мышц пресса, потому что расслабиться и совсем лечь на Машины колени мне было неудобно, она там сама без особого комфорта на коленках прыгала. К вечеру и пресс, и мыщцы на внутренней поверхности бедер так натренировались, что побаливали, как после спортзала Перед глазами у меня всё время был Светин капюшон от выданной фуфайки, вывернутый наружу; мне казалось, что Свете должно быть неудобно и очень хотелось сделать его правильно, но мороз существенно охлаждал мои порывы...



Смысл поездки заключался в том, что нас везли тропой, по которой Фёдор Александрович гулял каждый приезд на родину из Ленинграда. У него было несколько особенно любимых мест, где он останавливался, раздумывая и вынашивая сюжеты своих книг. В Верколе и теперь еще живут прототипы героев его романов. Александра Андреевна Клопова (героиня рассказа «Богатая невеста») поет в народном хоре, занимается лоскутным шитьем и вязанием, создавая замечательные по красоте вещи; Николай Феоктистович Заварзин плетет ручники (корзины), пестери, делает ушаты, которые с удовольствием приобретают не только приезжие, но и сами веркольцы...



"Журавль" - рабочий. Странно, но у нас в деревне колодцев-журавлей нет. Хотя там Пинега, и тут - Пинега. У нас колодцы все с ручками...

[Северный эльф]

Старые дома и колодцы пронеслись быстро - невелика Веркола...Сколько раз Абрамов объяснялся в любви к ней!
“Летели в тучах, в облаках, потом самолет нырнул вниз, и вдруг открылась Пинега: яркая-яркая зелень лугов, далекие, серебряные деревеньки... Сердце запело от радости: родина-мать!..”

Но эта Веркола могла обернуться и злой, мстительной мачехой, когда писатель шел против шерсти. Из года в год в его записной книжке накапливались такие строки: “Второй день под угором бродят по посевам лошади с жеребятами. Все это видят из деревни, проходят мимо — и ноль внимания. Не свое...”; “Куда мы идем? Полна деревня народу, и полно пьяных (второй день свадьбы), а на лугу никого...”; “Часов в одиннадцать зашел в клуб. Шпана пьяная, матерщина. Все пьяные от мала до велика...”; “Не пойму, что такое нынешний человек в Верколе? Рабочий? Нет. Мужик? Нет. Какая-то неопределенность...”; “Первый час дня, солнышко шпарит... самая-распросамая страда... но никто ничего не делает...”; “Бардак в Верколе неописуемый... но ведь и веркольцы сами виноваты... Дайте, помогите, организуйте. А сами в это время пьянствовать и зубоскалить...”; “Самое страшное в том, что Веркола не исключение. Веркола — Россия... Вся Россия такая, как Веркола. И еще хуже...”

Есть писатели, для которых малая родина является чем-то вроде санатория, где они поправляют свое профессиональное здоровье. Гуляют по лесам и лугам, встречаются с земляками, пьют парное молоко и, обогащенные впечатлениями, уезжают в свои столичные квартиры, чтобы засесть за новый роман... У него было все не так, как у “нормальных” писателей. Он не искал себе легкой жизни процветающего “письменника”. Живя в Ленинграде, сердцем болел за Верколу и с наступлением тепла ждал первой возможности, чтобы улететь на родное гнездовье. А оказавшись на месте, снова не находил покоя — ругался с односельчанами и совхозным начальством, выступал на собраниях, с бригадами косцов отправлялся на дальний покос...

Выехали мы за околицу. Три минуты спустя Иван Радомирович привстал и воскликнул:
- Лиса!
Рыжая лисица семенила по заснеженному полю, но, завидев нас, припустилась скачками, оставив мне на экране фотоаппарата лишь белое полотно...
- Мышкует, - пояснил Иван.
К слову, на всём протяжении поездки лисьи следы перемешивались с заячьими. Владик начал было считать, дошел до 12 и махнул рукой:
- А вдруг, - говорит, - это одни и те же кругами бегают?
Может, он и был прав.





День выдался по всем правилам - раз мороз, значит, солнце!



Вот они, лискины следы, старательно заметенные хвостиком:

[Северный эльф]

Чем дальше от деревни, тем заснеженнее становилась дорога. Лошадка уже не бежала, а шла; спустя время, она и вовсе начала вставать. Славик терпеливо подгонял её вожжами, и она опять начинала послушно перебирать стройными шоколадными ногами, таща сани с людьми.
- Одна лошадиная сила, - серьезно сказал Владька.
Остальные ехали молча, пряча лица от мороза и наблюдая проплывающие мимо молодые березки и сосенки, первыми затягивающие некошенные луга, укутанную снегом Пинегу, звериные следы и стаю глухарей, кружащую над вековыми елями...И вот мы подъехали на...то ли стоянку, то ли остановку.



Кострище с чаепитием для более теплой погоды:



Пока мы, пританцовывая и подпрыгивая "кто выше", спасались от мороза, Диета задумчиво жевала свою порцию сена.





Иван Радомирович неспешно и с душой продолжал рассказывать о Фёдоре Александровиче. О его последнем, самом главном произведении - Чистой книге. Он так и не успел её закончить, уйдя из жизни нестарым еще человеком - ему было 63 года. Абрамов лег в больницу для несложной операции - и остановилось сердце. Он и сам считал «Чистую книгу» своим лучшим произведением. Писатель собирал материал к ней 25 лет, с конца 1950-х годов. Вдова писателя Людмила Крутикова вспоминает: «Перед роковой операцией в 1983 г. Федор Абрамов сказал мне: „Если случится катастрофа – живи за двоих и заверши мои писательские дела. Если не я, кто и когда возьмется за „Чистую книгу““? А она так нужна людям. Особенно сейчас». В 2000 году книга стараниями вдовы была издана.

[Северный эльф]

Вперед мы ехали полем, обратная же дорога лежала через лес. Мы снова уселись на сани и отдохнувшая лошадка с новыми силами повезла нас обратно в деревню.



Лес был просто волшебным. Глубокий рыхлый снег, забеленные деревья, золоченые пробивающимся сквозь густые ветви солнцем и те самые токующие глухари создавали картину, способную подарить душе счастье...





В лесу ветра не было совсем. Но мы успели замерзнуть еще на остановке. Я пыталась спрятать окоченевшие пальцы в ладони, сжимая кулак внутри двух пар варежек, но это плохо помогало. Лицо, уткнутое в пуховый платок, чувствовало себя намного лучше.
- Не замерз? - то и дело спрашивали мы детей. Олежка, замотанный в платок так, что едва мог что-то видеть, из глубины одежек пожаловался на шапку, наползшую на глаза, из-за которой он мог видеть только кусочек белого света. Света уговорила его потерпеть, так как доставать укутанные руки ей не хотелось. На полпути обратно Владик начал жаловаться на замерзшие пальцы ног. Я позволила себе вспомнить пимы, скинутые им за печкой.
- Теперь остается только терпеть. Ныть уже бесполезно.
Я накинула ему на валенки второй слой одеяла. Владькин писк перешел в хохот. Он заливался, не умея самостоятельно объяснить свой смех. Повеселели и все остальные Лошадка, останавливавшаяся и до этого и снова начинавшая движение, тут окончательно встала. Славик даже не решился подогнать её вожжами. Глядя на её тяжело вздымающиеся бока (шла-то ведь не ровной дорожке, голубушка), покрытый потом круп и заиндевелую спину, мы уговорили подождать - пусть отдохнет. Иван Радомирович спрыгнул с саней и сфоткал наш обоз на память:





Вот уже и Веркола показалась:



При въезде в деревню Иван Радомирович спросил:
- Ну что, куда: на обед или в библиотеку?
Дети, опережая нас, закричали:
- В библиотеку!
Иван был удивлен:
- Как скажете, мужики!



В библиотеке было, наверное, нежарко, по сравнению с домом, но нам показалось просто роскошно. Топились две печки, у одной из них против правил библиотекарь открыла дверцу, усадив Владика на стул и вытянув его ноги в носках к огню. Он сбегал за книжкой и уселся, отогреваясь и шмыгая носом...

[Северный эльф]

Я не была в библиотеке с детства. А когда-то я пропадала среди полок с книгами часами, набирая с собой стопу толстенных томов. К сожалению, больше шести книг брать было не положено. Поэтому я долго шептала про себя названия произведений, который не вошли в шестерку, чтоб в следующий раз начать именно с них. Но через неделю история повторялась: в мои жадные руки опять не влезало всё, что хотелось прочитать...Библиотекарь брала мою карточку не глядя, просто протягивала руку и вытаскивала из ящичка самый толстый формуляр. Иногда она строго глядела на меня: "Ты же уже брала эту книгу!" А мне было так приятно перечитывать полюбившуюся книжку, словно встреча со старыми друзьями, которых у меня в детстве не было.

И сейчас, пока девчонки усаживались для небольшого рассказа из уст той самой женщины-библиотекаря, я прошлась среди полок, с любовью трогая потрепанные корешки...

Огонь потрескивал в печке, и медленно тянулся негромкий рассказ о соотечественниках: о великом писателе, о погибших на войне односельчанах, о последней русской сказительнице Марии Кривополеновой, о мальчике Артемии Веркольском и Иоанне Кронштадском, родившемся рядом, в Суре...



Фёдор Абрамов - слева:



Мама Фёдора Александровича Абрамова, рисунок с фотографии:



Мария Кривополенова, известная пинежская сказительница. Моя бабушка была знакома с ней и что-то рассказывала, конечно, но детская память не удержала...



В интернете о Марии Дмитриевне тоже немного, но хочу всё же поделиться с вами. Родилась она 19 (31) марта 1843 г. в семье государственного крестьянина Д. Н. Кабалина в деревне Усть-Ежуга Пинежского уезда Архангельской губернии. Семья была бедная, собирали милостыню по деревням.
В 1915 году известная в то время фольклористка и артистка Ольга Эрастовна Озаровская выезжает в Архангельскую губернию для сбора нового материала для выступлений. и, по воспоминаниям её сына, Василько, которого она взяла с собой, останавливается в деревне Великий Двор у своей подруги Прасковьи Олькиной. Утром женщины отправились по делам, Василько же задержался в избе. На выходе он столкнулся с нищенкой, просящей милостыню. Пожалев её, он догнал мать и попросил у неё денег, чтобы подать старушке. Мать денег дала, старушка же, решив отблагодарить дарителей, спела им несколько былин, потрясших Озаровскую. Так начался путь к известности Марии Кривополеновой в России.

Ксения Петровна Гемп, бывшая свидетельницей её выступлений, так описывала манеру декламации Кривополеновой:

"Все зримо, каждый жест идет в ряд со словом. Голос ее поражал глубиной, силой и музыкальностью, было в нем что-то от органа. Это голос большой певицы. Интонации у нее тонкие, иногда только намек, но есть и выразительный акцент, и выдержанная, многозначительная пауза. При выступлениях поддерживала связь со слушателями, рукой им помахивала, широко улыбалась, нет-нет и какое-то словечко бросит мимоходом. Память у нее была удивительная. Обычно стародавнее, то есть былины и исторические песни, она пропевала, сохраняя всегда один текст, дословно, как запоминала "с давешних пор".

На концертах Марии Дмитриевны бывал Борис Пастернак, высоко оценивая её умение "сказывать". Портреты Кривополеновой писали художники Е. Гольдингер и Павел Корин (автор знаменитого триптиха "Александр Невский"). Прообразом скульптуры Сергея Конёнкова "Вещая старушка" (1916 г.) также выступила Кривополенова.

Однако в связи с последующими в 1917 году событиями интерес к Кривополеновой сошёл на нет, и она была вынуждена вернуться на родину, где продолжила собирать милостыню по окрестным деревням.

В следующий раз про Марию Дмитриевну вспомнили лишь после революции, после выхода в 1919 году сборника "Былины", в который вошёл её знаменитый сказ "О Вавиле и скоморохах". В январе 1921 года Марии Дмитриевне Совнаркомом назначается пенсия и академический паёк, как виднейшему деятелю русской культуры, а летом этого же года нарком просвещения Луначарский опять приглашает Кривополенову в Москву, где в Московской консерватории снова с успехом проходит её выступление. Луначарский награждает Кривополенову почетным эпитетом "государственная бабушка". В благодарность за приём, Мария Дмитриевна связала Луначарскому рукавички.

После своего триумфального выступления, несмотря на настойчивые уговоры остаться в Москве и продолжить свои выступления, Мария Дмитриевна отказывается от предложения и снова возвращается на родину, в Пинежский уезд, к привычной жизни.

Мария Дмитриевна Кривополенова скончалась 2 февраля 1924 года в деревне Веегоры Пинежского уезда. Похоронена в деревне Чакола. Борис Шергин, лично знакомый с Марией Дмитриевной, художественно описал её кончину:

"Однажды отправилась она в дальнюю деревню. Возвращалась оттуда ночью. Снежные вихри сбивали с ног. Кто-то привел старуху на постоялый двор. Изба битком набита заезжим народом. Сказительницу узнали. Опростали местечко на лавке.
Сидя на лавке, прямая, спокойная, Кривополенова сказала:
- Дайте свечку. Сейчас запоет петух, и я отойду.
Сжимая в руках горящую свечку, Марья Дмитриевна сказала:
- Прости меня, вся земля русская.
В сенях громко прокричал петух. Сказительница былин закрыла глаза навеки.
Русский Север - это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере.
И закат этот был великолепен."

[Северный эльф]

В библиотеке мы просидели до полчетвертого. Дети были на удивление тихи. А Иван Радомирович так и подпрыгивал на табуретке и тихонечко шептал нам:
- Девчонки! Девчонки! Так обед ведь!
Обед должен был состояться в 14.00. А мы только начали согреваться по-настоящему, так и сидя в шубах, не обращая внимания на мокрые от растаявшего инея волосы и воротники и слушая. Из библиотеки мы вышли (нас практически выгнали) около четырех. Окончательно заиндивевшая Диета верно ждала нас.



Обед был волшебным. Сначала бальзам заедали горячим супом из белых грибов. Потом - гречкой с гуляшом из домашнего теленка и солеными рыжиками. Всего было достаточно: еды, горячего чая, терпкого спиртного, тепла от печки и тепла душевного. С Иваном Радомировичем и хозяйкой мы словно полжизни были уже знакомы...

[Северный эльф]

Ещё один известный уроженец Верколы - 12-ти летний мальчик по имени Артемий. Родился он в 1532 г. в благочестивой крестьянской семье. Воспитанный в страхе Божием и христианском благочестии, Артемий еще в детстве отличался кротостью, послушанием и трудолюбием. Однажды, в возрасте 12-ти лет, Артемий с родителями работал в поле. Неожиданно сверкнула молния, ударил гром, и мальчик пал мертвым, хотя молния и не коснулась его. Произошло это 23 июня 1545 года. Суеверные односельчане оставили тело блаженного Артемия, как умершего от внезапной смерти, непокаявшегося, неотпетым и положили его лесу, поверх земли, прикрыв хворостом и берестой. Так пролежало оно, всеми забытое, 32 года. Пошёл в лес по ягоды веркольский дьячок Агафоник и узрел свет посреди сосновой чащи! Ближе подошёл Агафоник... Под вековыми соснами покосилась прогнившая оградка, а в ограде, над кучей лесного мусора, свет сияет. Стоит над землёй и никуда не уходит. Помолился Агафоник и только тогда вступил за полусгнившую оградку. Разрыл ветки, приподнял потемневшую бересту и увидел, что на земле отрок лежит, будто только что заснул... И ещё раз осенил себя Агафоник крестным знамением, узнавая в отроке сверстника своего Артемия, убитого грозою тридцать с лишним лет назад. Только состарился за эти годы Агафоник - морщинистым лицо стало, выпали зубы, волосы на висках побелели от седины, а Артемий таким же юным, как тогда, тридцать два года назад, остался...

А следующим годом отмечают наши летописи вспышки эпидемических заболеваний на Новгородской земле. Попущением Божиим распространилась на Двинской земле страшная лихорадка - трясовица. Многие умирали. Особенно часто - женщины и дети... Пришла болезнь и в семью веркольского крестьянина Каллиника. Заболел сынишка. На глазах таял... Всю ночь молился отец об исцелении сына. И уже под утро вспомнил вдруг Каллиник об Артемии, которого знал ещё по детским годам, чьё нетленное тело в прошлом году перевозил из леса в церковь. Не стал медлить отец - совсем худо становилось сыну... Пошёл в церковь Николая Чудотворца, припал на паперти к гробу, а потом, отломав кусочек бересты, прикрывавшей нетленные мощи, привязал к нательному кресту больного сынишки. И выздоровел сын. Обрадованный отец рассказал о чуде односельчанам - и словно спала пелена с глаз. Теперь ясно увидели они то, что не могли разглядеть ни при земной жизни отрока Артемия, ни при обретении нетленных мощей. Толпами собирались теперь веркольцы у гроба отрока Артемия, пели молебны и творили память о праведнике. И умилосердился Господь - отступила от Верколы злая болезнь. С этого дня начала расти слава праведного Артемия, веркольского чудотворца.

[Северный эльф]

Наконец мы осилили почти всё, что предлагали нам хлебосольные хозяева. Правда, к пирогам я даже не притронулась, ну некуда уже было.
- Девчонки, в монастырь-то едем? В пять служба будет, - осторожно спросил Иван Радомирович. Он боялся, что мы, с таким трудом оттаявшие, вновь замерзнем.
- Конечно, едем! Спрашиваете!
Мы вскочили из-за стола, схватили с печки свои шмотки, замотали детей и вышли в ночь. На улице было уже абсолютно темно, свет далекого фонаря не дарил нам своих тусклых лучей, и только звезды на небе сияли высоко и ярко. Уселись в сани и лошадка побежала, направляемая Славиком к дороге через Пинегу. К вечеру мороз еще усилился, а по чистой дороге Диете бежать было в удовольствие. Ветер добрался до костей в один миг. Я сидела, закрыв Владькино лицо своими варежками и уткнув своё в его капюшон. Повороты сопровождались нашим счастливым визгом. Иван Радомирович и Славик смеялись вместе с нами. Переехав на тот берег Пинеги, мы услышали колокольный звон. Время было пять, колокол звал на службу. Никогда не забуду: мороз настолько сильный, что воздух полностью прозрачен, Большая Медведица над головой, половинка луны, звенящая тишина, нарушаемая скрипом саней и негромким фырканьем лошади, темные высокие ели с заснеженными лапами справа, спящая подо льдом Пинега слева и - колокольный звон где-то вдали. В такие минуты понимаешь, ради чего стОит жить...

Света, приехавшая в Верколу в лыжных штанах, по формату в монастырь не подходила. Поэтому ей была выдана черная юбка в пол. Ну и насмеялись мы от души, разглядывая Свету в новом одеянии.

С собой в монастырь фотоаппарат я даже не брала. Во-первых, к вечеру одна мысль о прикосновении к ледяной камере голыми пальцами вгоняла в дрожь. Во-вторых, в темноте всё равно бы ничего не вышло. Не буду описывать и службу, и беседу с отцом Венедиктом. Но монастырь стоит в волшебном месте. Это понимаешь с первых минут - на душе становится спокойно, легко и радостно. Особенно потряс в темноте разрушающийся Успенский собор. Огромный и трогательный. Стоит, абсолютно беззащитный, теряющий кирпичики из своих мощных когда-то стен, половинка за половинкой.

Фото из интернета: Храм Артемия Веркольского





Успенский собор Свято-Артемиевого Веркольского монастыря

[Северный эльф]

[Северный эльф]

Вернулись в гостевой дом мы уже в полвосьмого. Делясь впечатлениями, невзначай упомянули баню:
- Вот бы в баньке сейчас отогреться-то...
Иван Радомирович сбегал куда-то позвонил и через 2 минуты торжественно пригласил нас в баню! Была суббота - испокон веков банный день в деревне.
В Карпогоры нас везли на "буханке". Дети были в восторге, каждый высказался, что ему больше понравилось в тот день - оказалось, лошадь и...библиотека. Владик даже пустил слезу по поводу невозможности поездить в санях ещё и завтра...На обратном пути Иван завел рассказ об истории. В том числе и об истории названий местных деревень. Названия и впрямь на русские непохожи: мои Сарчема, Паленьга, Варзеньга, местные Шардонемь, Пустонемь...Названия заимствованы из финно-угорских языков. Заселение людьми Пинежья уходит в далекое прошлое. На Явроньге, притоке реки Юлы, впадающей в Пинегу, археологами обнаружено мезолитическое поселение - стоянка древнего человека, датируемая IX - VII вв. тыс. до н. э. Позднее Пинежье заселяют племена, пришедшие сюда с юга, из Волго-Окского междуречья, носящие собирательное имя - «Чудь белоглазая». И это было не просто прозвище или кличка. По преданиям это была природная особенность людей чуди: радужная оболочка зрачка у них была белой и как бы сливалась с белком глаза. Раньше в народе говорили, что люди чуди были ловкими охотниками и меткими стрелками, белке в глаз попадали, а шкурки не портили. Чудь жестоко сопротивлялась завоевателям, шедшим из Новгорода и Владимиро-Суздальской Руси. Есть легенда, согласно которой все они...ушли под землю. То есть буквально: спустились в яму и засыпали себя землей. А названия населенных пунктов, рек и непокорный характер остались потомкам. Жители Пинежья имеют очень сильный иммунитет против влияния извне. Человек, поселившийся на Пинеге, или примет уклад жизни безоговорочно, или будет вынужден уехать. Гостей тут любят, перво-наперво накормят, напоят, обогреют (климат обязывает), а уж потом к расспросам приступят: Кто таков, Куда путь держишь и С чем пришёл. Вот уж со своим уставом тут не пропускали и не пропускают...Так за разговорами и доехали. Дети от бани отказались, а потому были накормлены и оставлены в комнате. Дом, где мы жили, двухэтажный, деревянный, на первом этаже кухня и столовая, на втором - 8 комнат. Кроме наших, все были пусты.



Самым большим наслаждением после мороза (баню пока не в расчет не беру) явилось скидывание с себя многочисленных слоев одежды. На мне было 2 колготок и 2 рейтуз, футболка, свитер, кофточка и длинный жилет с шубой поверх всего. И шапка, которую я в обычной жизни не ношу . На бедном ребенке и того больше. И на улицу я вышла, гордо и довольно подняв голову, без шапки В баню Иван Радомирович привез нас ...к себе домой. Девчонки пошутили: "А Вы с нами пойдете?" "Так жена не пустит!" - отмахнулся он. Я ткнула Марусю в бок - любит она такие шуточки Про баньку писать особо нечего - прогрелись на полоке до самых косточек. После нас в баню пошел хозяин, пообещав докинуть нас потом "домой". За нас принялась жена Ивана Радомировича. Вроде бы я была неголодной, но, увидев жаркое из мяса и картошки из русской печи, ни одна из нас не сказала "нет"
- У меня тут коньячок с Крещения остался, - суетилась хозяйка. И достала из шкафчика бутылочку 0,5, из которой было отпито, наверное, из наперстка.
Вот честно, я такие напитки не пью. А тут второй раз за день Света у нас вообще малопьющая, но и её не обделили. Одна Маша чувствовала себя уверенно Ну ладно, думаю, фиг с ним, полрюмочки коньяка вынесу (после пяти бальзамчика ). Картошка с мясом была выше всяких похвал Но только мы к ней притронулись, как хозяйка тут как тут:
- А на вторую ножку!
- А перед основным блюдом!
- А за любовь!!!
Первые две рюмки я пила с мыслью: "Одна - в-общем-то, ничего. Две - ну, ничего, нормально". Вскоре мы уже покатывались со смеху после каждой реплики и старались незаметно не допить. Света, а за ней и я стали припрятывать свои рюмки за конфетницей, но хозяйка была неумолима. Уже пришел из бани Иван Радомирович, первая бутылка опустела, но вторая нашлась без проблем Причем хозяин с нами не пил - 13 лет как не пьет даже пива, ну, нельзя местным мужикам...Понятно, что было налито "За баню" и. наконец-то, "На посошок". Уф! Мы это вынесли! Крепкому сну способствовало всё: свежий воздух, крепкий мороз, день на ногах, баня и сколько-то там рюмочек коньяка. Маленьких совсем...
_________________

[Северный эльф]

Наутро мы спустились на завтрак. Кстати, я не познакомила вас с хозяйкой гостевого дома. Ею оказалась дочь неуловимой Татьяны Николаевны. Накануне она гуляла у брата на свадьбе, и завтраком-ужином нас кормила безликая и бесформенная, но очень добрая Тася (именно так женщина лет 60-ти попросила её называть). На второй же день нас встречала Полина, понятия не имеющая, как следует относиться к клиентам. Некоторым людям это дано от природы (даже в моем рассказе мы их встретили уже немало), некоторые этому учатся, а вот Полина не относится ни к первым, ни ко вторым. В девять утра, как вчера, мы появились на кухне. Полина сидела за столом с таксистом Игорем и считала с ним какие-то деньги. Мы были встречены недобрым взглядом и потрясающей фразой:
- Вы так рано? Приходите через 10 минут, у меня еще чайник не согрет, я же не знала, во сколько вы проснетесь!
Маша, у которой по общению с клиентами всегда 10 баллов из 5, возмутилась:
- Что нам, взад-вперед бегать?? Мы и здесь чайник подождем.
И мы прошли за свободный стол. Полина зыркнула глазами, но возразить побоялась. Убежала на кухню, грохнула где-то в глубине её на плиту чайник и вернулась к Игорю.
- Я еще кашу грею, - бросила она нам по пути.
Мы переглянулись. Ругаться было неохота, мы еще и не проснулись толком. К тому же девчонки вдруг развеселились. Надо сказать, что они спали в одном номере, где стояли 2 отдельные кровати, а я с детьми в другом - на двуспальней кровати я с Владиком, а Олежка на диване в гостиной. Так вот, Маша с утра решила поучить Свету, которая вышла из душа, надев майку на левую сторону, и старательно хохотала над ней. Теперь же, после невежливого приема, Света сидела с хмурым видом, молча переводя взгляд с предмета на предмет. Вдруг её взгляд упал на Машу, глаза распахнулись еще шире, и она покатилась со смеху, указывая на Машку пальцем. Машуня оглядела себя: она сидела в жакете наизнанку А мы девушки очень смешливые, нам только повод дай. Света, смеясь, припомнила Маше и свою майку, и её умный с утра вид, и небезызвестную пословицу Спустя полчаса нам удалось неплохо позавтракать. Полина даже расщедрилась на творог из монастыря. Я творог не люблю, а девочки о-очень его хвалили!

Видимо, в это утро Полина решила нам дозированно выдавать всякие гадости. Поэтому, убирая со стола, она без предисловий сказала:
- Экскурсовод отказался проводить экскурсию по Карпогорам. Сегодня -35 и вообще она заболела. Вы можете сами до 12 погулять, а потом поедем в Ваймушу.
- Где это мы будем гулять??? - возмутилась Маша.- Давайте нам такси, пусть везет до храма хотя бы.
Она имела ввиду храм Петра и Павла. А что еще посмотреть в Карпогорах за 1.5 часа, не по магазинам же ходить...Мы вернулись в комнаты и принялись опять натягивать на себя ворох одежек. Всё тот же Игорь довез нас до храма.



Конечно этот храм выглядит как очень и очень красивый. Новенький, комар носа не подточит. Но...Мы единодушно сошлись во мнении, что Веркольский с ним не сравнится. Если Веркольский вызывает определенные чувства и движения в душЕ, то этот - слишком уж безупречен...Как правильно однажды заметил ScepticForever, женщины любят всяких уродцев...Я была готова заплакать при виде той полуразрушенной и никому не нужной кирпичной стены собора, а тут - сердце не дрогнуло.



Рядом с храмом оказалась иконная лавка. Зашли и в неё. Олежка попросил купить детскую книжку об Иоанне Кронштадском. Как вы думаете, что выбрал мой сын? Книга называлась "Как вести себя на кладбище". Я сделала вид, то ничего не произошло и купила её. Весь вечер нам пришлось слушать зачитывания из неё. Единственное, что оказалось интересным: в пасхальную неделю воороны по кладбищу не летают и крошки с могил не клюют. Я когда-то слышала об этом, а тут вспомнилось. Кроме книжек, монашка предложила купить сливок и меда. Я, как самая хозяйственная, пошла вслед за ней. Мы поднялись по лестнице и оказались в трапезной. Монашки, человек тридцать, лет от пяти и до шестидесяти, вкушали обед. Молодой поваренок раздавал плов из казана. Меня удивило узбекское блюдо на столе северных монашек, но больше разглядеть я ничего не успела. Мне выдали 2 банки сливок, банку меда и 3 упаковки сухариков. Сухарики самодельные, из черствого хлеба, посыпанные зеленью и чесночком, ну очень вкусные. А сливки! Можно было язык проглотить. Нежные, густые, без капли кислинки. Я только жалела, что клубники на грядках нет...

[Северный эльф]

Около 12 часов Игорь и Полина забрали нас, чтоб отвезти в Ваймушу. Ваймуша - это деревня километрах в двадцати от Карпогор. Интересна своим музеем, созданным энтузиастами. И, кроме того, очень красивая северная деревня:





У входа в музей, расположенном в бывшей школе, нас встретила Нина Ивановна - хранительница и вдохновительница музея, запевала местного народного хора и автор трех собственных книжечек - двух со стихами и одной с загадками.



Напротив музея - избушка на курьих ножках, местный амбар. Роль курьих ножек выполняют чурки определенной формы.



В уголке виднеется мой средний сын. Если вы очень переживаете за детй на 35-ти градусном морозе, можете успокоится. Шапку он развязал - потому что жмёт она ему, а вместо музея остался гулять на улице, ползал по сугробам с какой-то палкой-мечом. На вопрос: "Владь, а ты не замерзнешь?" последовал ответ: "Да ты столько наодевала на меня, мне жарко уже!"

[Северный эльф]

Экспозиция начинается прямо на лестнице. К примеру, вот эта...железная штуковина использовалась для лучения семги. Фонарей раньше не было, поэтому на эту рогатину укладывали дрова и поджигали. Рыба шла на свет и попадала...на сковородку.



Остроги для рыбы и верши - ловушки для неё же.





Охотничья шапка, носящая название самоедка - пришла сюда от ненцев, самоназвание которых, как известно, "самоеды". Правда, ненцы шили её из оленьих шкур, пинежане же - из лесного зверя.



Сундук из дома прямых потомков Ломоносова.

[Северный эльф]

Колокольчик для коров.



Коньки наших бабушек. На таких катались лет 50-55 назад:



Жернова для муки. Стояли в каждом доме.



На этой лестнице я вся околела. Почему-то гораздо больше и быстрее, чем вчера на улице. То ли влажность какая, то ли расслабилась совсем. Услышав стук моих зубов, Нина Ивановна пригласила нас пить чай, а пока чайник грелся, устроила несколько игр для нас и детей:



Раньше чай был такой, из Санкт-Петербурга:



А водка? только 3-х литровыми!

[Северный эльф]

Кто-то из нас ходил в школу в точно такой же форме:



И сидел за партой:



Тетрадка военных лет: писали между строчками:



Английская линейка 1915-го года: полметра складываются вчетверо и замечательно умещаются в школьной сумке:



Уроки выучили?