К вечеру добрались до места, откуда мы должны были бросить любимый ручеек и двигаться уже параллельно береговой линии. Здесь и решили переночевать.
Сашка совсем приободрился, все чаще он что-то мурлыкал себе под нос. Хоббит, правда, намекал, что вчерашний переход – это, мол, цветочки, а завтра будут и ягодки. Ветров, похоже, уже в это не верил, и мурлыканье перешло в явственное пение. Оказалось, что у Сашки довольно приятный голос, да и слова песен, в отличие от нас, он знает до конца. Несколько лет он выступал в каком-то детском хоре.
Этакий доморощенный Сережа Парамонов. Репертуар у него был еще тот. Никаких тебе походных и бардовских песен, все больше подростковая лирика типа «Белых роз». Впрочем, восемнадцать лет – самый подростковый возраст. Петь Сашка уже не переставал, и временами его трогательные баллады раздражали.
Типичный Орфей. Если родители отправили Орфея в поход чему-либо поучиться, то наш поход ему мало что дал. Учиться ему было не у кого. :
Хоббит ежедневно спал до тех пор, пока запах уже готовой каши не доносился до него через полог палатки. Никакие уговоры не могли поднять лежебоку раньше. Алик с Коком умильно наблюдали это действо. Впрочем, они и сами выползали вяло, но, в отличие от Хоббита, поспевали еще к чаю.
Орфей, испорченный таким соседством, естественно ни в чем общественно полезном замечен почти не был. С кем поведешься, от того и наберешься. Я был несколько шокирован таким поведением Роговых-Ветровых, но, с другой стороны, никаких проблем с разведением и поддерживанием костра, приготовлением пищи у нас со Штурманом не было. Я, было, поинтересовался у Машки, что бы это все значило, на что последовал дипломатичный ответ: «Ничего… Черт с ними…»
После завтрака следовал обряд прижигания Коком каких-то прыщей на спине Хоббита, Роговы, не торопясь, собирали свой немалый скарб, и мы, наконец, двигались дальше.
В пути Хоббит вспоминал трудности былых походов и многозначительно косился на Орфея. Хотя походные байки предназначались именно для ушей Орфея, было очевидно, что, глядя на безмятежное существование Роговых, он уже ничего не боится. А зря. Вовка ничего не придумывал. Просто проблемы и трудности в наших походах возникают внезапно на ровном месте, как гроза на Байкале.
Уже несколько часов мы двигались по склонам сопок, искомого ущелья не встречалось. Воды, впрочем, тоже.
Вышли в путь мы довольно рано, часов в десять, к пяти дня все подустали, подупрели и хотели одного – есть и пить. Штурман, ориентируясь по одной ей известным приметам, уверенно вела нашу взмокшую на жаре группу.
Вопрос, куда именно ведет Штурман, занимал, по-видимому, всех. До поры, до времени наш дружный коллектив помалкивал. Наконец мы вышли на участок горелого леса. Двигались мы уже не цепочкой, а кто во что горазд. Идти в горку было довольно противно, а закопченные деревья навевали мысли об аде.
Хоббит, до того шедший со мной рядом, откололся и теперь раздраженно ломился метрах в пятидесяти, остальные несколько отстали.
Наконец мы собрались вместе посовещаться. Внезапно разразился истерикой Хоббит. Вовка привалился к дереву и заблажил, что идем мы совсем не туда, и под руководством «тети Маши» вообще не попадем в нужное место.
Хотя подобные мысли приходили в голову и мне, поведение Хоббита очень уж напоминало поведение Анархиста во времена Солнечного затмения.
Не успел отзвенеть Вовкин крик, взорвался Алик. Смысл горячей речи Педанта был таким же, как и у Хоббита, но слова совсем другими.
Алик, как в семейной ссоре, вспомнил все предыдущие прегрешения Штурмана, и, похоже, все больше распалялся. Кок испуганно смотрела на эту сцену. Орфей перестал петь и благоразумно помалкивал.Скептик тоже помалкивал.
Я всегда и сам не прочь выступить, мой бронепоезд стоит на запасном пути в полной готовности, но сцена выглядела весьма противной, и уподобляться предыдущим ораторам не очень хотелось.
Штурман испугалась, наверное, поняла, что ее сейчас будут бить и, возможно, ногами.
До того она настойчиво тянула нас влево. Теперь она растерянно молчала. Алик с пеной у рта добивался движения вправо, а главное - передачи ему полномочий Штурмана.
Хоббит рвался вверх по склону и отказывался идти в другом направлении. Типичные лебедь, рак и щука. Хотя, и я в свое время бывал в их шкуре, но со стороны, оказывается, уписаться можно от смеха. Смеха, правда, не было, зато было жарко и хотелось пить.
Мы побросали рюкзаки, и каждый из страждующих отправился искать свою правду.
Кок, Орфей и Скептик выступили в роли статистов. Я привалился к дереву и рассматривал прореху на колене ставших совсем черными от сажи штанов. Штаны было жалко, себя тоже. Сижу посреди горелого леса в рваных штанах и жду, чем разрешится спор собратьев-истериков.
Хоббит, Алик и Штурман расхватали все возможные направления, а идти на разведку назад было бы совсем уж маразмом.
Рядом молча сидел Орфей, песен слышно не было. «А мне все по барабану. Только пить очень хочется», - ответил он на мой молчаливый вопрос.
Первым вернулся Хоббит. «Я нашел Байкал!» - взволнованно сообщил Вовка.
Скептик живо заинтересовался и даже встал. В ходе опроса выяснилось, что Хоббит Байкала не видел, а только слышал. Как только услышал, так сразу к нам и прибежал. Я попытался выяснить, что именно слышал Хоббит – крик чаек, шум прибоя, гудки теплоходов, но Вовка только повторял: «Байкал».
Было очевидно, что у Хоббита началась вторая стадия заболевания – слуховые галлюцинации, но сидеть на месте было невмоготу, и я потащился следом за ним к «Байкалу».